Слова, которые ранят: почему пожилые родители невольно вызывают гнев у своих детей

Этот звонок я чувствую кожей, еще до того, как телефон завибрирует. Он всегда приходит в одно и то же время, словно по расписанию вселенской меланхолии. Беру трубку. И снова это — тихий, прерывивый плач в трубке, на который уже не хватает сил реагировать остро, только глухая, усталая тяжесть где-то под ложечкой. «Мама? Что случилось?» — спрашиваю я, хотя прекрасно знаю ответ. Случилась жизнь. Ей семьдесят семь, и каждый ее день — это битва с болью, одиночеством и телом, которое больше не слушается.

Я — дочь своих стареющих родителей. И это, простите за прямоту, самая тяжелая и бесправная «работа» в моей жизни. Ты не психолог, не сиделка и не герой. Ты — заложник их страхов и собственного чувства вины. И за годы этого «стажа» я поняла, что все наши конфликты, вся эта накипь раздражения и усталости, крутятся вокруг нескольких тем-призраков. Они как мины, на которых подрываются наши последние силы.

1. Бесконечный марафон жалоб. Я долго думала, что мама просто не хочет быть счастливой. Что ей нравится это состояние вечной жертвы. Пока не наткнулась на статью про возрастные изменения в мозге. Оказывается, с годами там действительно вырабатывается меньше гормонов радости. Это не просто блажь или характер — это физиология. В той же Европе многие люди за шестьдесят принимают антидепрессанты, как витамины, чтобы просто чувствовать себя нормально. Моя же мама лечится моим вниманием. Ее ежедневные звонки с отчетом о болящих лопатках и ноющих зубах — это отчаянный крик: «Я есть! Я еще тут! Обрати на меня внимание!». После этих разговоров я чувствую себя так, будто по мне проехал асфальтовый каток. Все внутри вывернуто наизнанку. Я пытаюсь рационально объяснить ей, что нужно отвлекаться, но слышу в ответ: «Все, я поняла, я тебе не нужна». Предлагала забрать ее к себе — отказ. Ей нужна не реальная помощь, а ритуал. Ритуал совместного страдания.

2. Враг номер один — доктор. С отцом история отдельная. Ему семьдесят девять, и он — непоколебимая скала в своем отрицании медицины. Недавно умудрился сломать мизинец на ноге. Месяц! Целый месяц он ходил с распухшей, синюшной ногой, прикладывая капустные листы и заговоривая яйцом. Уговаривала, ругалась, умоляла — бесполезно. «Само срастется», — бубнил он. В травмпункте врач только покачал головой, глядя на снимок со смещением. Наложили гипс. Что вы думаете? Через две недели этот упрямец его благополучно срезал. Теперь снова хромает, превозмогая боль. Он, как и мама, боится не боли, а диагноза. Боится услышать приговор своей самостоятельности, признать, что тело больше не железное. Они как дети, которые закрывают глаза, думая, что если они не видят тебя, то и ты их не видишь. Так и с болезнями.

3. Танцы с смертью. Самая токсичная тема. Последние полгода мама при любой возможности вплетает в разговор: «Вот умру, тогда вспомнишь...». Она человек верующий, но ее вера не освободила ее от страха, а лишь придала ему специфический оттенок. Чуть кольнуло в боку — «ой, я, кажется, помираю». Это не просто слова. Это ядовитые споры, которые она сеет в душах. Моя дочка как-то спросила шепотом: «Мама, а бабушка правда скоро умрет?». И что я должна ей ответить? Я понимаю, что для мамы это способ вымолить у нас подтверждение: «Нет, мама, не умрешь, мы без тебя пропадем!». Но я не могу больше играть в эту игру. Эти разговоры выедают меня изнутри, превращая естественную грусть от предстоящей потери в невроз.

4. Священная война за картошку и порядок. У мамы два культа: огород и чистота. Она готова стоять на жаре в тридцать градусов, согнувшись в три погибели, чтобы выполоть последний сорняк. А потом — скачки давления, таблетки, скорые. Говоришь ей: «Мама, ну зачем? Я куплю тебе любых овощей!». В ответ слышишь: «Ты ничего не понимаешь, я без земли не могу». Это ее территория, ее последний оплот контроля в мире, который от нее уплывает. То же самое с порядком. Приходить к ней в гости — это квест на стрессоустойчивость. Полотенце должно висеть строго под углом в 45 градусов, тапочки стоять параллельно. Я, взрослая женщина, снова чувствую себя непослушным ребенком, который вот-вот получит выговор.

5. Информационный туман. Если вы думаете, что информационные войны — удел молодежи, вы ошибаетесь. Моя мама — главный ретранслятор телевизионного безумия в нашей семье. Ее звонки — это сводки апокалипсиса: «По телевизору сказали, что скоро война/катастрофа/эпидемия». Она верит каждой рекламе «чудесных» браслетов и каждому мрачному прогнозу диктора. Критическое мышление с возрастом притупляется, и мир для нее становится враждебным и пугающим местом, о котором она мне и рассказывает, чтобы разделить этот страх. А когда я начинаю говорить о своих проблемах на работе или с детьми, в трубке повисает молчание. Ей это неинтересно. Ее мир сузился до размеров ее квартиры и экрана телевизора.

Что со всем этим делать? Я не знаю. Я просто живу. Иногда срываюсь, потом кошу себя чувством вины. Ищу в себе силы просто слушать и кивать, отключая эмоции. Пытаюсь шутить. Учусь отличать манипуляцию от настоящей просьбы о помощи. Это некрасиво, больно и очень, очень тяжело. Но это мои родители. И другого шанса пройти этот путь у меня не будет.